Под таким названием художник Рубо выставил в Императорской Академии Художеств картину, на которой желал изобразить один из подвигов русского солдата в Кавказской войне. С изображаемым событием непосредственно связано имя «наихрабрейшего» (так называл его князь Цицианов), шефа 17 Егерского полка (ныне Лейб-гренадерского Эриванского Его Величества) и вверенной ему части, подвигами которой в Персидскую войну 1805-1813 гг. наполнены сказания всех историков Кавказской войны.
Первые сведения о событии, послужившем темой для талантливого баталиста, находим у Платона Зубова в его сочинении, изданном в 1835 г., под заглавием «Подвиги русских воинов в странах Кавказских, с 1800 по 1834 гг.». Это рассказ армянина Иванеса Арутюнова, иначе Вани-Избаши, который, можно сказать, был ангелом-хранителем отряда Карягина в достопамятную его экспедицию, с 24 июня по 17 июля 1805 г., когда одному батальону в 500 человек, при 2-х орудиях, привелось бороться с целой персидской армией, силой от 20 до 30 тысяч, под начальством самого Аббаса-мирзы. Затем рассказ Арутюнова о сказании двух орудий повторяют: А. Висковатов. «Подвиги русских войск за Кавказом в 1805 г.», «Северная Пчела» на 1845 г., № 99-101; Романовский, «Кавказ и Кавказская война», 1860, стр. 101-102; Дубровин «История войны на Кавказе», т. IV, с. 456; Леер «Обзор войн России», т. II, с. 350.
В каталоге выставки под № 202, не совсем точно сказано, будто отряд Карягина «продолжал движение спокойно и беспрепятственно, пока две пушки не были остановлены небольшим рвом, в который, чтобы иметь возможность перевести пушки, легло несколько солдат». Не знаю, откуда взята эта выписка. Во-первых, отряд с минуты на минуту ожидал нападения персиян, и Карягин торопился в ночное время как можно далее уйти в горы от Шах-Булаха, окружённого персидской армией, чтобы спасти людей и пушки от неминуемой гибели; во-вторых, промоина в скалах была настолько широка и глубока, что люди и лошади могли кое-как перейти её, но орудия ни перевести, не перенести не было возможности; в третьих, решились пожертвовать собой (по рассказу Вани) именно четверо солдат: двое остались живы и двое за геройское самоотвержение заплатили жизнью. В этом пункте показание проводника-армянина представляется столь невероятным, что едва ли требует пояснения. Много ли займут места четверо человек? (У г. Рубо их целая куча).
Официальных донесений об этой драме не сохранилось ни в архиве военно-учёного комитета, ни архиве штаба кавказского военного округа. Но в лейб-гренадерском Эриванском полку живёт предание о трагической смерти рядового 17 Егерского полка Гавриле Сидорове (ему в штаб-квартире, Манглисе, общество офицеров сооружает памятник). Старики, жившие ещё в 70-х годах, помнили об этом событии, но передавали его совершенно иначе, чем упомянутый армянин, рассказ которого Зубов поместил в приложении, не придавая ему, по-видимому, большого значения.
Посмотрим, какова была обстановка, предшествовавшая событию, послужившей темой для картины Рубо.
Князь Цицианов поручил полковнику Карягину остановить в ущельях Карабага нашествие персидской армии, пока он не соберёт войска в Грузии. В состав отряда, выступившего из Елизаветполя (Ганжи), вошли: шефский батальон 17 Егерского полка в 354 человека, под командой майора Котляревского, рота Тифлисского мушкетёрского (ныне Гренадерского Великого Князя Константина Константиновича) полка, в 113 человек, под командой капитана Татаринова и 2 орудия 7-го артиллерийского полка, под командой подпоручика Гудима-Левковича, 26 человек, а всех людей 493 человека, да лошадей 67. «Поседевший в боях» Карягин выдержал 4-дневный бой на речке Аскорони, с 15-ти тыс. передовым отрядом персиян, лишился до 150 человек убитыми, умершими от ран, пленными и бежавшими, а также 60 лошадей; ввиду прибытия Аббаса-Мирзы с новыми войсками, Карягин, уничтожив все тяжести и забрав раненых (которых было до 170 чел.), ночью скрытно отступил к Шах-Булаху; он взял это укрепление с бою; здесь, окружённый персидской армией в 30 тысяч человек, Карягин, чтобы выиграть время до прибытия Цицианова, открыл с Аббас-мирзой переговоры, но, получив известие, что главнокомандующий не может прийти к нему на помощь ранее 15 июля, видя неминуемую гибель людей в замке, где 7 дней они питались травой и кониной и утоляли жажду лошадиной кровью, решился, в ночь с 7 на 8 июля, пробраться горными тропами к другой крепости (или замку) Мухрату, не занятой неприятелем. Перед выступлением из Шах-Булаха, Карягин послал в неприятельский лагерь следующую лаконичную записку: «Завтра Аббас-мирза может занять крепость». И сдержал обещанное… Часа за два до полуночи выступил, оставив в карауле на валах крепостцы человек 30, которые на рассвете присоединились к отряду, исполнив поручение поддерживать уверенность неприятеля, что отряд сидит в крепости. В отряде состояло на лицо 350 человек, из них половина раненых и увечных, 8 лошадей, из них 3 артиллерийские, и, кроме 2-х орудий, не было никаких тяжестей. С минуты на минуту ожидалось неприятельское нападение. Было ещё темно, когда на пути, близ д. Ксапеты, попалась промоина, которая от крутой скалы шла на большое расстояние к пропасти, люди и лошади, однако, могли кое-как её перейти…
Далее рассказывает «очевидец-офицер» в статье «Быт русского дворянина», помещённой в «Библиотеке для чтения» на 1845 год, т. 90 (Тогда же, в 1845 г., появилась в «Северной пчеле» вышеупомянутая статья Висковатова).
«Все мы собрались около орудий и не знали, что делать. Леса для устройства моста нигде не было; объехать эту проклятую канаву и перевести пушки в другом месте было также невозможно, потому что она шла на большое расстояние и примыкала к высокой горе; снимать пушки с лафетов и переносить всё на руках требовалось бы много времени, а мы беспрестанно ждали преследования; словом, мы были в величайшем затруднении. В шефском батальоне был общий любимец, умевший поддерживать в критические минуты бодрость и весёлость между солдатами. Звали его Гаврило Сидоров. – «Что ребята стоять и думать!.. Стоя, города не возьмёшь. Пушка – солдатская барыня, надобно ей помочь». При этих словах Сидоров спустился в промоину и закричал: «Кто молодец – сюда ко мне!» Человек десять мгновенно очутились на дне канавы и из ружей образовали настилку, плотно лежавшую на плечах солдат. Всё это было сделано так поспешно и неожиданно, что никому и в голову не пришло подумать о последствиях столь неслыханной и отважной переправы.
«Первая пушка мигом перелетела по молодецким плечам. Принялись с песнями переваливать по ружьям другую пушку; но от излишней ли поспешности или по неосторожности, одно колесо не попало на ружья, а со всего размаху соскочило на голову, прямо Гавриле в висок. Он упал, обливаясь кровью. Многие офицеры, в том числе и я, бросились в канаву помочь ему встать, но он был уже мертвый!» (История Л.-Гренадерского Эриванского Его Величества полка. Т. III. Егеря, с. 232-233; тут же и рисунок Шарлеманя).
О таком, именно, «Живом мосте», устроенном для переправы орудий, по предложению Сидорова, чтобы они не достались неприятелю, говорят, между прочим, в своих рассказах: гр. Соллогуб, Погосский («Наши богатыри»), Потто.
«Живой мост» на картине художника Рубо не выражает ни той обстановки, ни тех условий, при которых произошло событие 8 июля 1805 г., увековечившее в полку имя рядового солдата, ставшего жертвой своей отважной сметливости. Но при этом в деталях на картине бросаются в глаза следующие отступления: Карягин и солдаты-егеря представлены в мундирах с красными воротниками и в красных погонах, но в 17 полку у командира, офицеров и егерей были воротники фиолетовые, погонов вовсе не было, амуниция и головные уборы не те, портупея и один ремень для ранца были чёрные (а не белые), на головах должны быть не кивера с помпонами и витишкетами, а круглые шляпы – у рядовых и треугольные с зелёным султаном – у офицеров; косы ещё не были уничтожены (ранее, в 1802 г., были обрезаны только букли, а косы оставались до 1807 г.). Знамён в отряде не было, такового егерям не полагалось. Карягин представлен слишком молодым – ему тогда было уже 54 года. Лошадей, запряжённых в орудия и зарядные ящики, мы насчитали более 20, а их-то было всего 8, да и в каком виде могли быть эти лошади! Никаких фур не было. Невозможно допустить, чтобы орудия перевозили по людям лошадьми… Не проще ли было, вместо укладки в канаву кучи людей, убить двух лошадей и по ним перевести орудия. До дер. Ксапеты оставалось версты 2-3, откуда именно Котляревский со всеми ранеными послан был вперёд на подводах (арбах) в Мухрат. Стало быть 2-мя лошадьми в критическую минуту можно было бы пожертвовать.
Художник Рубо обладает несомненно крупным талантом, - это заметно на его картинах, украшающих «Храм Славы» в Тифлисе; тем более жаль труда, потраченного им на картину «Живой мост» не отвечающую своему назначению по отсутствию исторической правды.
П.Б.